Литераторы о Барнауле и Бийске 1943 года

Многие литераторы в годы войны оказались на Алтае в эвакуации. Некоторые из них много позже написали мемуары, в которых есть воспоминания о жизни в Алтайском крае в военную пору. Журналист Е. Платунов подготовил две публикации о пребывании на Алтае А. Кторовой и Э. Гессен.

Алла Кторова о Барнауле 1943 года

Алла Кторова (29.12.1926, Москва) – известнейшая писательница русского зарубежья. Настоящее имя – Кочурова Виктория Ивановна. Литературный псевдоним скомбинирован из имен любимых актеров – Аллы Тарасовой и Анатолия Кторова.

Отец – деникинский офицер, перешедший на сторону красных. После школы поступила в Ленинградский театральный институт, который потом бросила. Виктория окончила английское отделение Московский государственный педагогический институт иностранных языков в 1954 г. Работала переводчиком в бюро обслуживания иностранцев, школьным учителем английского. В 1957 г. вышла замуж за американца Джона Шандора, в 1958 г. уехала в Америку. Написала более двадцати книг. Антироман «Лицо Жар-Птицы» высоко оценил Александр Твардовский. Преподавала русский язык в американских университетах. Живет в штате Мэриленд.

В годы войны Виктория Кочурова оказалась с родными на Алтае. Ее воспоминания о жизни в эвакуации в Барнауле разбросаны по разным книгам и статьям.

В своей книге «Пращуры и правнуки» Алла Кторова пишет: «Во время Отечественной войны, в 1943 году, я с матерью и бабушкой попала в город Барнаул Алтайского края. Бабушка смертельно болела, мама день и ночь работала на текстильном Меланжевом комбинате, спала на полу у станка, ела «суп» с сухой коркой, падала от слабости, голодая… страшно вспомнить все это.

<…> Александра Львовна (младшая дочь Льва Толстого! – Е. П.) говорила, а я вспоминала, как во время Второй мировой войны, в Барнауле, я тогда подростком была, ездила и моя мать менять наши тряпки на еду в далекие алтайские села со смешными для меня тогда названиями, оканчивающимися на «иха» — Топчиха, Белокуриха, Кривулиха, и как мы с бабушкой всю ночь дрожали, казалось нам, что маму нашу убили, отняли старую простыню, что на «менку» была, а ее бросили под поезд. Воодушевленная моими воспоминаниями, Александра Львовна, улыбаясь, продолжала:

– Все тут было, и смех и горе».

В книге «Сладостный дар, или Тайна имен и прозвищ» мы вновь встречаем упоминание об Алтае: «…не с курицей-птицей, а с фамилией Жени Ферлакуровой. С девочкой Женей задолго до своей сценической деятельности я дружила в юные годы в далеком городе Барнауле Алтайского края. Она была из когда-то сосланной в Сибирь семьи французского происхождения, и я всегда наслаждалась какой-то нерусской аурой их домика и чистенькой бабушкой в черной наколке, которая по многу раз рассказывала мне, что расшифровывается это наследственное семейное наименование исходя из французского «faire la cour», что по-русски означает «ухаживать за кем-либо».

Эстер Гессен о Бийске 1943 года

Гессен Эстер Яковлевна (девичья фамилия Гольдберг) родилась в 1923 г. в польском Белостоке. Накануне войны приехала в Москву, поступила на филологию в Московский институт философии, литературы и истории. Больше сорока лет проработала в редакции «Советская литература на иностранных языках». Переводила с польского и на польский. В настоящее время живет в Израиле.

В 1943 г. двадцатилетняя Эстер Гольдберг оказалась в Бийске. Здесь она познакомится со своим будущим мужем и войдет в семью известного пушкиниста Арнольда Гессена (он тоже жил в это время на Алтае). В 2014 г. в Москве изданы мемуары Эстер Гессен «Белосток – Москва». Бийскому периоду в этой книге посвящено много страниц.

<…> Наконец я добралась до Бийска. Этот город со стотысячным населением на реке Бии был конечной станцией, здесь железнодорожные пути обрывались.

И приходил туда всего один поезд в сутки. Мама, предупрежденная о моем приезде телеграммой, поджидала меня на вокзале ежедневно, и в конце концов дождалась. Нашей радости не было предела. Мама снимала комнату в одноквартирном домике у местной семьи, то есть у матери с дочерью чуть моложе меня. Ее муж и сын были на фронте. Хозяйка по случаю моего приезда специально затопила русскую печь на кухне и нагрела мне воду для мытья. Это меня очень рас­трогало, поскольку мама уже успела мне рассказать, что с баней в городе плохо, работает всего одна, да и то не каждый день, и туда выстраиваются длиннющие очереди. <…>

Белосточан в Бийске было несколько тысяч, поляков и евреев. В городе существовало официальное представительство польского эмигрантского правительства, старавшееся по мере возможности поддерживать и опекать бывших граждан Польши. Все эти люди, в том числе и моя мама, получили после амнистии временные удостоверения, в которых было сказано, что в будущем они подлежат обмену на польские паспорта.

Я была, пожалуй, единственной гражданкой бывшей Речи Посполитой, которая приехала в Бийск с обыкновенным советским паспортом. Неудивительно, что, когда я прописывалась (а без прописки нельзя было ни устроиться на работу, ни получить хлебные карточки), соответствующие органы обратили внимание на этот факт.

А пока я принялась за поиски работы. Речь могла идти только о физиче­ской работе, во-первых, потому что мой русский язык все еще оставлял желать лучшего, а во-вторых, то обстоятельство, что я была с оккупированной территории, к тому же из бывшей Польши, начисто исключало возможность какого-либо умственного труда. Впрочем, меня это не слишком огорчало, поскольку рабочие получали по карточкам 800 граммов хлеба в день, а служащие — только 600. Эти 200 граммов имели для нас большое значение, так как мама, страдавшая ишемической болезнью сердца, была к физическому труду неспособна, а на умственный не могла рассчитывать по тем же причинам, что и я. К счастью, у нее была врачебная справка о болезни, и благодаря этому она все же получала по 400 граммов хлеба как иждивенка. А хлеб был тогда нашей основной едой. Ну и картошка, на которую мы выменивали понемногу привезенные из дома вещи. Увы, этих вещей было мало изначально, и их количество таяло с каждым днем. Словом, я согласилась на первую же предложенную мне работу и стала формовщицей на сталелитейном заводе, эвакуированном из города Николаева. Мы делали из песка и глины формы для литья. Работа была тяжелая, мы вкалывали по десять — двенадцать часов в сутки, как правило, без выходных. Поскольку я совершенно не владела этой профессией, то справлялась с трудом, и все отнимало у меня больше времени, чем у моих более опытных коллег. В нашем отделе литейного цеха трудились одни женщины, хотя это, в сущности, чисто мужская работа. Непосредственно литьем занимались мужчины, освобожденные от армии как незаменимые специалисты. <…>

Источники информации:

Алла Кторова о Барнауле 1943 года; Эстер Гессен о Бийске 1943 года  / подгот. Е. Платунов // Культура Алтайского края. 2015. Март (№ 1). С. 38–­41. (полный текст статьи в формате pdf)