Безрукова Е.Е. Избранные стихотворения

Вот улыбка — лодочка, челн

В страны, где в пыли босиком

Жизнь ветхозаветнее, чем

Глиняный кувшин с молоком.

В домике молчанье плывет,

Словно запах хлеба с огня.

Сонный день, струящийся мед,

Подержи в ладонях меня

В двух витках от мертвой петли,

В двух глотках от мерзлой земли,

В детском сне, детсада окне,

Где рукою сын машет мне.

Помню жизнь на запах и вкус.

Помню и запомнить боюсь

Дым табачный, рот в молоке,

Вечные, как жизнь в мотыльке…

* * *

Если загадывать — то ливень густой в окно,

Мокрые ветки — русалочьи косы, руки…

Мысль — это брод не за реку, а на дно,

И если она спасенье — то лишь от скуки.

Как голова одуванчика, но глупей,

Лампа фонарная — все-то кивнуть боится.

Улица голубятен без голубей,

Узкая и прогорклая, как больница…

Брось врачевание, в белом не мельтеши,

Капельница напрасно мечтает стать веной.

Что ни чужой — все к тебе да на дно души,

Словно другого места нет во вселенной.

Думаешь, там хорошо? Кто тебе сказал? —

Пыльный чулан, сырость по стенам плачет.

…Ну, в лучшем случае — смытый дождем вокзал,

Где мокрый тополь беглую птицу прячет…

* * *

Т.Б.

Уезжая в столицу (я знаю — дела, дела…)

И свою никому ненужность в глазах итожа,

(Родилась, полюбила, отчаялась, родила… —

Да, в таком порядке, иного и быть не может).

Ты ловец ветров, а наивнее, чем они.

У тебя еще на руках от пеленок запах.

У тебя еще по-сибирски бескрайни дни,

Сокращающиеся с каждым рывком на запад.

Здесь по улицам будто и вправду прошел медведь,

И граненый снег в червоточинах солнца — замок.

Уезжай, потому что будет о чем жалеть,

Потирая руки в обветренной сетке ранок.

Здесь проулки роняют зубы с весенних крыш

И прокуренным небом к земле прижимают грубо.

Мне сказать бы, родная, что ты не о том грустишь…

Только имя твое уже забывают губы…

* * *

Я с варежек роняю мокрый снег,

Остатки солнца в золотых сугробах…

И дышит жизнь, как девочка во сне, —

Не трогай

Там мама ставит часики на семь

И в сон уходит белыми плечами.

Я — умненькая (глупая совсем)

В начале

Я выкормлена теплым молоком,

Но, тельце школьной формою окутав,

Я изучаю страх под языком —

Откуда

Я различаю трещины в коре

Земли, что держит и меня, и маму.

И смотрит мертвый голубь во дворе

Упрямо

В меня, а там, в соленой глубине

Едва качнется стрелкою минутной

Резиночка от варежки ко мне,

Мой грязно-белый стропик парашютный.

* * *

Река, Рахманинов, разлука.

За сотым тактом будет грусть.

От умирающего звука

Я острой лодкой оттолкнусь,

Так, чтобы темень перерезать

Одним гребком, одним глотком.

Ах, легкий пульсик переезда

От пустырей до перелеска,

Где ветер пахнет молоком…

Где, мелким дождиком перченый,

Теплеет домик под горой,

Где в бочковой водице черной

Лишь дождь да луч сторожевой,

Что был штрихом в начальной скрепке

Ключа скрипичного, пока,

Ломая нотных линий ветки,

Старик по дебрям шагом метким

Вел музыку издалека.

Он вышел в тишь с концертов душных.

Как хорошо, когда не нужно

Для полноты ни нот, ни слов!

Дай руку, помолчим… Но кто же

Вдали рыданьем ночь корежит?

Не дети ль наших голосов?…

* * *

По суетным словам скользить губами,

Что капли слушать в водосточном гаме.

Но нарастает гул между висков…

И молодость — просвет меж голубями,

Летящими над нами высоко…

Коснешься слов — моргнет судьба слепая,

Качнется ветка, листья осыпая, —

Несказанного слова темнота.

А вдруг во сне его — воронья стая

И струйка изумленная у рта?

Запомнись так, когда дыханье ровно,

Когда стихи легко и полнокровно

Живут во всех предчувствиях твоих.

С руки последний голубь твой отпущен.

Как спящие нежны и всемогущи! —

Разгадки наших судеб затаив…

* * *

В беззвездном, заколоченном дому

Тоскою награждают по уму

Всех приходящих в этот мир скрипучий

За каплей смысла, за водой живой —

По тропке — нет, по кромке ножевой,

Сквозь сон неровный, просекой колючей…

В уставшем насмерть, в стонущем дому

К полыни ли, к погибели, ко сну

Все клонится… Качают половицы

Гнилую кадку с горькою водой —

Едва пригубишь — и уйдешь седой

Ко всем чертям, боясь остановиться…

— Хозяин, нашим думам вопреки,

Здесь живы только сны и пауки,

Здесь дух сродни отравленному зелью.

Сотри меня, я стар и нездоров,

Твой вечный дом, твой перекрест миров,

С окном на рай, с калиточкой на землю…

* * *

Алое зернышко,

След восьмигранной звезды,

Как уцелеть от космической той мерзлоты

В детском испуге далеком?

Будто со снимка застывшего из-под стекла

— Чувствуешь? — как потаенно слеза потекла,

Будто бы ниточка с богом…

Алое зернышко, бродит гранатовый сок.

Линия жизни — скольжение наискосок

Вниз, до развилки упругой. —

Зло и добро, день и ночь, два крыла, две руки,

Два тонких берега невозмутимой реки

Только и живы разлукой…

Чья в тебе сила? — И бога, и дьявола след.

Сердце в начале строки, а на выходе — свет,

Чтоб далеко засмотреться…

Даже когда целый мир ослепляет глаза,

Ты будешь найдено, если тропинка — слеза,

Алое зернышко,

Сердце…

Я никогда не вернусь

В хруст этих писем путанных,

Там наступить на ветку

(Пусть никого в лесу) —

Громче паденья сосен,

Снегом до неба укутанных…

Как же ты раньше

Выдохом

Держал меня на весу?

Снова предметы стали

Медленными и твердыми —

Стулья, стакан и воздух

С трещинкой до ядра…

Слышу, как льется ночь

Улицами-аортами, —

Ей, как любви, бессмысленно

Дотягивать до утра…

* * *

Стрела часовая, пронзительная игла,

Ты целишься мимо, тебя уже не спасти.

Зеленая книга падает со стола,

И строки внутри изменяют свои пути.

Крутнешься на пятке, как время на запятой. —

И век тридевятый, как снежное поле, чист.

Я — тоже случайность, я — буква из книги той,

Не помню, какая, а кто написал — молчит.

Легко безымянной жить, проливая чай

На строчку стихов на газете «Купи-продай»,

Коль выпал из книги и вырвался невзначай

Из каменной кладки одной из ненужных тайн.

Нас больше не смогут собрать воедино, нет,

Из глупых людей не бывает надежных строк.

Искатели Книги, ах, все суета сует,

Любите детей, ищите других дорог!..

* * *

Бабочки ресниц дрожат

За глоток до пробужденья,

Мир вращается вокруг.

То, чем ведьмы ворожат,

В детской дреме — от рожденья,

От кувшинки белый круг.

Лебедь белый, переправь

Через пруд меня, пока что

Длится сон на волоске.

Не успеем, хлынет явь,

Дрогнет пруд слезинкой каждой,

Рухнет берег вдалеке.

Оборотной стороной

Встанет комната, ребенок

Дышит белою зимой.

Чей ты, маленький, земной,

Потянувшийся спросонок,

Неужели мой?..

* * *

Страшные ветра, те еще…

Правда на земле — ложь.

Ешь своих детей, времище,

Только моего — не трожь.

Помешай клюкой варево,

Слышишь? — из веков шаг —

Мальчик мой в рассвет, в зарево

Превращает твой мрак.

Он хранитель звезд тающих,

Он творец иных звезд.

Вечность — ты судьба та еще,

Если встать во весь рост…

Холодит рассвет смолоду.

С ночи выходи, сын,

Уводить ветра по воду

Да в поля пускать сны…

* * *

Вот сказку перечел.

Да восвояси вышел,

Ботинки нацепив

И гномий капюшон.

И вьются воробьи

Над крышами и выше,

И Карлсон полетит

Вот-вот за малышом…

Вон россыпью дома,

Машины и собаки,

И булки голубей,

И семечки с руки.

И лестница висит.

Незримая для всяких,

Кого маршрутки ждут

И служба, и долги.

Ступеньку улови,

Как подбираешь ноту,

Чтоб спеть всего себя,

Не допуская лжи.

И точно теплый мед

Закладывая в соту,

В один воздушный шаг

Весь замысел вложи.

А дальше поспешай,

Как воробьишка, прытко —

Ведь лестница летит,

Ведь лестница плывет.

А хочется узнать,

Чем кончится попытка,

К чему прикреплены

Веревочки ее.

А дальше, дальше что?

Раскачивает ветер

Веревочную ось

Всей музыки моей.

Два мига, два шажка —

И краешек засветит!..

Но чем взрослее я,

Тем лестница длинней…

* * *

Медленные ночи расставаний.

Черные от света фонари.

Я больна тенями и словами,

Точно плод с распадом изнутри.

Косточка, подточенная смертью,

В мякоти, как точка на мольберте,

Ты — начало, как там ни крути.

Там, где кожура твоя пробита,

Точно дверца первая открыта

К музыке из омута в груди…

Косточка ли, пуля или слово…

Если Богом в лоб не поцелован —

Все еще возможно — оживи.

А потом, прожженный этой метой,

Ты прикован, ты припаян к свету

Берега, рождения, любви…

* * *

Я плакала у ветра в рукаве,

До ливня, до колодезного эха,

А ветер мел руками по траве,

И смерть росла до краешка, до верха,

Переходя черту, где гаснет свет,

Я в мокром платье, сопли утираю,

Расту, роняю чашку, умираю,

Во дворике забыв велосипед…

Нам никогда не выйти из дождя,

Он льет из нас — от всхлипа до рыданья.

Как затянулось детское гаданье,

Где жизнь и смерть сошлись полушутя.

Замри, замри, монетка, на лету

Над хлипкой решкой и орлом суконным,

Покуда мир темнеет, как икона,

И лица западают в темноту…

* * *

Жар прорывая коленями и локтями,

Вздрогну, проснусь, градусника шкала

Луч одинокий вверх к поднебесью тянет…

Бабочка паутину крылом прожгла.

Я не хочу за лучом. В этих мокрых тучах

Нам, сухопутным, вовсе пощады нет.

Что я в миру убийственных звезд падучих?

А на ладони камушек держит свет.

А на ладони — той паутины нитки,

След от ожога с кожи уходит вглубь.

Глупо хранить лица, стихи, открытки

С первого класса — до смерти когда-нибудь…