Михаил Михайлович Пришвин и Алтай

Михаил Михайлович Пришвин (23 января (4 февраля) 1873 — 16 января 1954) — русский, советский писатель, автор произведений о природе, явивший в них особую художественную натурфилософию, охотничьих рассказов, произведений для детей. Особую ценность имеют его дневники, которые он вёл на протяжении всей жизни.

Библейский миф об Адаме и Еве в авторской легенде писателя М. М. Пришвина навеяло ему путешествие по Алтаю. Именно эти впечатления легли в основу очерка писателя «Адам и Ева» (1911).

Летом 1909 г. М. Пришвин путешествовал в Азию. Путь его пролегал через Сибирь, в т. ч. Алтай. Впечатления о путешествии зафиксированы в «Сибирских дневниках» – это часть ранних дневников Пришвина 1905–1913 гг.

3 августа 1909 г. М. Пришвин открывает первую страницу в своем путешествии: Тюмень–Сибирь. Это не случайно. В Тюменской гимназии Пришвину пришлось доучиваться с 15-летнего возраста, когда он был выгнан с «вольчьим» билетом из Ельца. Таким образом, Сибирь стала его второй родиной еще в детстве, а поездка в Азию становится частичным возвращением в детство.

Особенным образом выделяется Пришвиным пересечение Уральских гор: « Сейчас будет столб между Европой и Азией». Эта граница символически именуемая «столбом» – тема различия двух культур и образов жизней – европейского и азиатского – все сильнее звучит в записях писателя.

9 августа – М. Пришвин в Омске. Первое, что он видит на станции и отмечает в записях: «киргиз на лошади, много китайцев». «Киргиз» в данном случае не национальная принадлежность, а «другость» местного населения и местного мира, сопоставляемая с китайским – традиционным воплощением Востока.

12 августа М. Пришвин узнает от попутчика, что ехать в Каркаралы (конечный пункт путешествия) ему лучше не из Семипалатинска, а из Павлодара. Павлодар представляется городом-миражом, несуществующей дымкой на песке, быстро сносимой ветром, а конечный пункт путешествия назван «Тартарары» (провал, небытие, подземный мир).

Следующая зафиксированная граница – «Алтай, значит гора». Это пространство порождает целую цепь ассоциаций: переселенцы, обетованная земля, золотая гора. Для М. Пришвина Алтай – это прежде всего земля Адама и Евы, которые будучи низвергнуты из рая, в поте лица должны были добывать хлеб свой. Само явление переселения понимается писателем метафорически. Это метафора поиска земель – благодатных, плодородных и богатых, урожай от которых освобождал бы человека от тяжелого физического труда: «Лучшие переселенцы селятся на Алтае». Отсюда именно с Алтаем связаны имена ветхозаветных персонажей и его авторская легенда о втором Адаме.

Источник: Худенко Е. А. Путешествие М. Пришвина в Азию (анализ фрагментов из раннего дневника) // Русская словесность в России и Казахстане: аспекты интеграции. Барнаул, 2013. С. 123–129. Библиогр. в конце ст. (4 назв.).

АДАМ И ЕВА (отрывок)

(впервые опубликовано: «Русские ведомости», 1909, 8, 15, 19 ноября, с подзаголовком «Сибирские впечатления»)

I. ВЕЧНАЯ ПАРА

[…] Весной в самом сердце России, в черноземных губерниях, я наблюдал, как в народе зарождаются мечты о новых местах. Там, в этой чудесной стране: картошка – двугривенный, хлеб – четвертак, мясо – три копейки; лес – даром бери. В таком смешном, съедобном стиле рисуют себе синюю птицу и страну обетованную люди земли, оторванные от нее, вот-вот только ставшие мечтателями и поэтами по необходимости.

Весною в родном краю я сочувствовал этим забавным и несчастным мечтателям, напрасно добивающимся «билета на новые места» в землеустроительной комиссии.

Теперь, осенью, я наблюдаю осуществление этой мечты. Мне кажется, если я увижу край, населенный просто сытыми людьми и здоровыми, я буду доволен.

[…] Чиновник рассказывает мне, как обширно, как хаотично это движение и как это все хорошо устроится теперь, после проезда переселенческого начальника, самого-самого главного. Везде назначены ревизоры. Приняты самые строгие меры относительно взяточничества,– бича переселенческого движения. Он показывает мне большой самовар с кипяченой водой с надписью: «Не пейте сырой воды». Показывает новый барак и больницу. Читает свое собственное стихотворение о переселенцах. Он либерален.

– Прослужит год-два и уедет,– говорит мне мудрый, видавший виды капитан.– У нас чиновники не живут: сделают карьеру – и лататы. Остаются взяточники. Без этого тут нельзя, в Сибири.

Тут представители всех концов России, как кули, сложены на полу; пьяный парень с гармоникой прямо идет по телам.

– Анчутка! Анчутка! – шевелятся просыпающиеся женщины.

Таврические, черниговские, полтавские, рязанские, оренбургские…

– А есть орловские?

– Нету.

– Ка-ак нету! Мы – орловские…

Полтавские рядом с орловскими, а не знают о них ничего. То – кацапы, а эти – хохлы. И многие так, лежа друг возле друга, ничего не знают: кто он и откуда. Держатся семьями, отдельно, все со своими иногда затаенными планами. И только с внешней стороны кажется, что вся эта серая масса, объединенная одним горем, движется в одну и ту же страну обетованную.

[…]Биографии однообразны, неинтересны. И только, что вот едут они куда-то на волю божию, на риск, куда-то на Алтай, в «золотые горы», привлекает к ним участие.

Обгорелая лопата под ногами… Вспоминаю ее… Где-то видел: в Самаре, в Челябинске, в Омске? Кажется, в Омске. Мы по поводу ее долго рассуждали с переселенческим чиновником: во что обходится эта обгорелая лопата, которой сажают в печь пироги, если привезти ее из Таврической губернии на Алтай? Сколько новых лопат можно купить на эти деньги? А старый хомут? Кочерга? Связка лучинок, чтобы потом на новых местах согреть самовар? Сколько тут из-за этих лучинок, наверно, было ссор с мужьями? И вот опять эта вечная пара: хохол и хохлушка у кормы на фоне желтой сибирской степи. Он говорит с товарищами о хуторе на берегу Иртыша. А она грустно смотрит в пустую степь без деревьев, без яблонь и вишен, без мазанок белых с плетнями, без церквей, желтую, сухую, дочиста выжженную солнцем, с сухой низенькой щеткой вместо травы, и говорит:

– Як бы трошка землицы в Полтаве, так на що б я в ту бисову землю поехала!

Переселенцы уплывают вверх по Иртышу. Говорят, им будет там впереди хорошо: в долинах Алтая будто бы есть чудесные земли, почвы каштановые и плодороднейшие лёссы.

Сибирь – богатейшая страна. Сибирь – необъятное пространство. Сибирь – золотое дно, страна обетованная. И вот эта степь – пустыня с мертвыми солеными озерами. Этот край, где нужно брать с собой воду, чтобы не пить из ям, где тонут степные зайцы и крысы, где вода среди лета пересыхает и колодцы становятся вдруг солеными.

Зачем же здесь Адам и Ева? Да еще кому-то они мешают: кругом стоном стоят жалобы на этих непрошеных гостей.

Трудно на первых порах утомленному переездами в триста – четыреста верст во всем этом сразу разобраться.

Пока я решаю странный вопрос так: богу наскучили жалобы вконец испорченного человека. Он сотворил его вновь и пустил опять в рай. И опять согрешил человек, и опять был изгнан из рая обрабатывать землю. Но бог забыл про малоземелье, что теперь земля уже вся занята. И вот бродят теперь Адам и Ева, ищут места, где бы лучше и скорее выполнить заповедь божию. Бродят по тундрам, тайгам и пустыням. Но и тут земля занята […]