Из сборника «ОСЕННИЙ СВЕТ»

Как светло начинается лето!

Хочешь — ветку сирени сорви.

Как в стихах Афанасия Фета,

Соловьиная ночь для любви.

Благо есть в обновлении жизни.

Новой книги читаю слова:

Будет лето Господне в отчизне.

И согласно кивнут дерева.

Хорошо, очищаясь душою,

Как в субботник, сжечь мусор и дрянь

И недолгое счастье покоя

Ощутить в предрассветную рань.

Я теперь и мудрее и старше,

Разлюбить и уйти — не боюсь.

Просто сердце, как путник на марше,

Непосильный бросает свой груз.

Хорошо пренебречь Божьим даром,

В сладкой лени стихов не писать:

Как весеннее поле под паром

Отдыхать, отдыхать, отдыхать…

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

На частоколе сохнут невода.

Закат пророчит ветреное утро.

Как створки раковины — небо и вода

В закатных переливах перламутра.

У берега на привязи стоят,

Гремя цепями и качаясь лодки.

И, ненасытно разрывая глотки,

Над сонной рыбой чайки голосят.

Плывут вдали сигнальные огни

Ночного катера, и стайка диких уток

Летит в закат. И все кругом одни,

Все одиноки в это время суток.

А между створок раковины — свет

И красных волн ритмичное биенье.

Слепящий свет и боль преображенья,

И на песке мой неостывший след.

* * *

Божьи мельницы мелют

медленно, но верно.

Пословица

На родине. И счастлива безмерно,

И не болит о прошлом голова.

Не слышу я, как медленно и верно

Скрипят у божьих мельниц жернова;

Как замыслы и радужные планы,

И зерна, не проросшие в словах,

Вращаясь, перемалывают камни,

И носит ветер их незримый прах.

Пускай скрипят! Я рада опьяниться,

Летя по плесу в лодке голубой,

Что снова жизни чистая страница,

Как в юности, раскрыта предо мной;

Что не грозят мне страшные паденья

И русская постылая хандра,

Что спят в лесу мои стихотворенья,

Исполненные света и добра;

Что стоит только растолкать молчанье

Немого сердца — и придет любовь,

И безымянность обретет названье,

И счастья вкус постигну в жизни вновь.

Скрип жерновов сегодня не заглушит

Ни жалоб чайки, ни мольбы волны.

И белых лилий девственные души

До золотого донышка видны.

БОГИНЯ СУДЬБЫ

Прошлое свивается клубком,

И мне виден только верхний слой.

Я за кончик потяну рывком,

Размотаю жизнь перед собой.

Напряла ты, Парка, напряла

Так неряшливо — не счесть узлов.

Знаю я, какие там дела —

Сколько там грехов и черных слов.

В разноцветной пряже вкраплен день —

Золотою искоркой блеснет.

Вот еще, еще… — считать не лень,

Но как мало их среди тенет,

Среди серой пряжи бытия.

Что же ты, богиня, мне прядешь?!

Как же неприглядна жизнь моя!

Колкой остью в ней гнездится ложь.

Вот опять свивается клубок.

Пряха тянет ниточку скупей.

И катает черный кот у ног

Свиток бедной повести моей.

* * *

Можно вынести невыносимое,

Можно вытерпеть смертную муку,

Если светит лицо любимое

Сквозь пространство, время, разлуку.

Если ж нет… — бытие нестерпимо

С тяготеньем к забвенью и смерти.

Что пишу я? — письма любимым,

Но без адреса на конверте.

ВРЕМЕНА

Дичают, чахнут города —

Не залатать в них дыр.

Какие грянут холода! —

Мороз по коже — б-р-р!

Какие воспрянут племена

С угрюмою враждой!

Такие нынче времена —

Хоть волком вой.

Кровь снова льется, как вода,

И чашей круговой

Не обнесла и нас беда

На тризне роковой.

От мертвых догм душа больна,

И разум с чувством врозь,

И трупным ядом вся страна

Отравлена насквозь.

Такие слышим словеса,

Что оторопь берет.

В такие верим чудеса —

С ума сошел народ!

Привольно множатся плуты —

И вкривь, и вкось, и вширь,

И гений чистой красоты

Пленяет бюстом мир.

Какие славим имена? —

Тот вор, тот лжепророк.

Такие нынче времена:

Всяк палец — на курок.

Да, чаша горечи полна —

Не осушить вовек.

А в небе чистая луна,

И так искрится снег!..

Плывешь и плывешь — мертвый холод внизу,

А там вдалеке — солнце бьет из леска,

И мама полощет белье на мысу,

А я мастерю куличи из песка.

Вкруг белого дома сиреневый дым,

И в окнах пылает июньский закат.

Вот мир, что останется вечно моим,

Ведь я и плыву не вперед, а назад.

Туда, где мне с берега машут рукой,

Где солнцем пронизан ольховый лесок…

И страшно и жду, чтоб прибило волной

Меня к тихой вечности, в теплый песок.

НАВАЖДЕНИЕ

Друг мой, друг мой,

я очень и очень болен.

Сергей ЕСЕНИН

«Ночь морозная.

Тих покой перекрестка».

Ты один на посту —

проверяющий только прошел.

Колет щеки мороз

и к душе прикасается жестко.

Время тащится тихо,

как старый натруженный вол.

Пахнет дымом табачным

индевеющий ворот тулупа,

трап надсадно скрипит,

и далёко гудят поезда.

А постылая мысль

все твердит неотступно и тупо:

жизнь пошла под откос,

слышишь ты! — не туда, не туда.

Стынет черная тень,

осиянная искристым снегом,

возле ног,

и ты знаешь наверное,

что она ждет.

Так душе одиноко

под темным мерцающим небом,

и мороз карабина

ладонь головешкою жжет.

Как легко вознестись

в эту звездную тайну пространства,

расколов тишину

в корабельном сосновом лесу!

И стоишь замерев,

в состоянье соблазна и транса,

и в жерло это смотришь,

в манящую мраком дыру…

За колючим забором

завыла цепная собака,

но стоит, как стояла,

недвижно бесстрастная ночь.

Оторви же глаза

от  влекущего  черного зрака!

…И спустя двадцать лет

я гоню наваждение прочь.

* * *

Неулыбчива, строга Ахматова.

Как глубоко боль она запрятала! —

Ей по-бабьи не оплакать распятого,

Не рыдать на гробе пластом.

Гордый профиль ее с горбинкою

Над Фонтанкой царил, над Ордынкою,

И над бежецкою глубинкою

Просиял во мраке густом.

Сколько царственного достоинства, —

Словно в прочной броне спокойствия

Под охраной небесного воинства

Проходила сквозь свору псов.

И строку строкой тайный реквием

По убитым пулей и вервием

На Фонтанке, Ордынке, под Тверью

Высекала из черных слов.

* * *

Вот и жизнь к молодым ревную,

Пусть мне думать о старости рано.

В летний полдень пыль водяную

Шалый ветер несет от фонтана.

В ней малютка-радуга светит

И, смеясь, пробегают дети.

Я же вижу, как хмурится в ней

Темный призрак осенних дождей.

КАРМА

…И только высоко у царских врат,

Причастный тайнам плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

Александр БЛОК

Пятидесятое лето.

Господи, как же их мало!

Сколько, скажи, мне осталось

Радоваться свету?

Когда кончается лето,

Мне чудится, жизнь кончается,

И так тоскливо качается,

Ограблена и раздета,

Под ветром осенним береза.

А в сердце сидит заноза:

Что долог путь до апреля,

Смогу одолеть, дойду ли

До дивного майского хмеля,

До жаркой ласки июля?

Деревья в морозном инее

По-своему так красивы,

Но я мечтаю об Индии,

Где, может, была бы счастливой.

Когда чудаки кришнаиты

Под бубен поют: «Кришна, харе!»,

Пойму я каким-то наитьем,

Что в Дели жила иль в Бихаре,

Иль в деревушке у Ганга.

Я ела бананы и манго

И рис с острым соусом карри.

Босая, в стареньком сари,

За руку с маленьким сыном

Спускалась к реке с кувшином

Среди орхидей и магнолий,

Не ведая лучшей доли,

Звеня серебром браслетов

На тонких и смуглых запястьях…

О, Господи, все в Твоей власти!

Как хочется вечного лета!

Когда зной полдневный струится,

Над глыбой тяжелого храма,

Под пологом душным мне снится

Моя неизбывная карма,

И прошлая жизнь в России

В полях, убеленных снегом,

Где выжгли лучи косые

Проталинку с первым побегом.

И как же я счастлива в пору,

Когда, свежей краской лаская,

Висит над безбрежным простором

Зеленая дымка мая…

Проснусь, от жары угорая

В потоке слепящего света,

И сны позабуду, страдая

Под бременем вечного лета.

ПАМЯТЬ

Какими морозами нынче зима

Прижгла мой язык к металлической прозе?

Стихи написать — как лишиться ума,

Признаться в любви — точно глупость сморозить.

И сердце в груди равнодушного Кая

Ледышкой лежит и ни капли не тает.

Увы, я — не Герда.

В мороз босиком

Не ринусь туда, где царит королева,

И Кай, наклонясь над холодным столом,

Из льдинок стихи составляет умело.

В них слово и рифма — сама безупречность,

И только одно не слагается — вечность.

Нет, Ганс Христиан, наша сказка проста:

Застыл над рекой замерзающий город,

Все молча спешат — только пар изо рта,

Мороз, как змея, заползает за ворот,

Живое к теплу и уюту стремится,

И в форточку смело влетает синица.

Синица сидит, от тепла разомлев,

Валяется книга раскрытая — «Гамлет».

Какое нам дело до всех королев —

До снежной и датской — над нами не каплет!

Но вздрогну — в окне за морозным убором

Стоит и глядит немигающим взором.

ПОЛЕТ ДУШИ

Взлетаешь ввысь мгновенно,

Из тела уходя,

А тело манекеном

Застынет без тебя.

Лежит, спокойно дышит,

Освещено луной,

В провале сна не слышит,

Как бабочкой ночной

Душа над ним витает

И, устремляясь прочь,

Из дома улетает,

Как выросшая дочь.

Как луч, легко пронзая

Молекулы стекла,

Летит, не ощущая

Ни стужи, ни тепла.

Душа моя, беглянка,

Над спящим городком

Куда ты спозаранку

Отправилась тайком?

Под чью проникнешь кровлю,

Не ведая препон,

Паря у изголовья,

Какой навеешь сон?

Не с криком петушиным

Воротишься домой,

А встанет ночь над сыном —

Проснется сам не свой.

На зов молящий: мама! —

Примчишься — вся бела…

Забудешь, как летала,

Забудешь, где была.

ТРАВА ЗАБВЕНИЯ

Простимся, мной утраченное время:

Лак венских стульев стерся без следа,

И прогорели, как в печи поленья,

Шестидесятые года.

Непостижимо, как распалось время:

Вонзится в память лишь осколок дня.

Вот бабушка несет травы беремя,

Вот вечерять зовет с крыльца меня.

Сидит на лавке во льняной станухе,

Простоволосая, и пьет с малиной чай.

Вдруг пригорюнится: опять в народе слухи,

Что быть войне, да не допустят, чай.

Жизнь на исходе. Столько пережито!

Сын сгинул в заполярных лагерях.

В сенцах в ларе заплесневело жито —

Все берегла на голод — то-то страх!

А дом плывет к последнему пределу,

Тая скупые слезы по ночам,

И просит отдыха измученное тело,

И белый свет не мил больным глазам.

Теперь лишь камни под крапивой стынут

На пепелище.

Все взялось травой.

И ничего ушедшие не имут,

Ни славы и ни срама — ничего.

Нет ничего тебя нужней,

Мир порыжевший, мир продрогший —

Деревня в мареве дождей

И дом, до бревнышка промокший.

В глубоких рытвинах вода,

В раскисшей глине вязнут ноги,

Одна ольха да лебеда

Плетутся вдоль пустой дороги.

За частой сеткой дождевой

На крышах мокрые вороны,

И, словно в точке болевой,

Пульсируют под ветром кроны.

Дождями выбеленный флаг

Мелькнет на клубе обветшалом.

Проселок спустится в овраг

И оборвется над причалом…

А мне достанется ночами

Лежать без сна и вспоминать

Лесок, исхлестанный дождями,

И заболоченную гать,

Янтарь морошки на болоте,

И рыбой пахнущий прибой,

И сосны в рыжей позолоте,

К воде сбежавшие гурьбой…

СОН

Мне привиделось море — его в мире нет —

И вечерние пляжи с клочками газет,

С отпечатками тел неизвестных людей

И с обрывками черных рыбачьих сетей.

Ветер к берегу темное облако нес.

Брел бездомный, людьми покалеченный пес.

Позабытую книгу перелистывал ветер

И страницы солеными брызгами метил.

Двое медленно шли по сырому песку,

Сзади горбился пес, погруженный в тоску.

Их следы размывал равнодушный прибой,

И качалась вода над моей головой.

Но никто не заметил в воде моих глаз,

Умоляющих их оглянуться хоть раз.

Только пес трогал лапой холодный прибой,

Зорко, пристально глядя в волну надо мной;

Вновь и вновь возвращался на собственный след, —

Долго в дюнах маячил его силуэт,

В час, когда, задыхаясь на илистом дне,

Я рвалась к тем двоим, уходящим к луне.

* * *

Необратимость времени. Когда

Забвение сотрет родные лица,

Мне в черно-белом цвете будут сниться

Оставленные мною города.

Необратимость — это под замком

Закрыто в снах покинутое детство,

И безнадежно, видя близких бегство,

Звать уходящих птичьим языком.

Так запирают прошлое в дому:

Оно дохнет на мерзлое окошко

И смотрит вслед идущим по дорожке

В другую жизнь, где места нет ему.

КОРНИ

…Но все мне помнится до боли

Тверская скудная земля.

Анна АХМАТОВА

Есть площадь в умирающем селе:

Там был набат, вещавший о пожаре, —

Отрезок рельса на гнилом столбе.

Молчит набат, хотя страшнее кара

Постигла скудную тверскую землю…

Его железному молчанью внемля,

Стою на разоренном пустыре.

Обломки кирпича, как сгустки крови,

Краснеются в траве, и на заре

Все реже здесь мычание коровье,

И тихое бесслезное смиренье

В глазах старух застыло черной тенью…

Когда-то здесь в круговороте вальса

В другую жизнь неслись мы дальше, дальше,

Земля летела из-под ног покорно —

Мы разорвали вековые корни…

ЗАКЛИНАНИЕ

Я еще жива, жива,

Как трава на склоне лета.

Я еще ловлю слова —

Кванты солнечного света.

Я еще свечусь в ночи

В дальнем уголке отчизны,

Как последний угль в печи

В пепле отгоревшей жизни.

ИГРА

Я блуждал в игрушечной чаще

И открыл лазоревый грот…

Неужели я настоящий,

И действительно смерть придет?

Осип МАНДЕЛЬШТАМ

1

На золотом крыльце сидели…

Играли в прятки. Мне водить…

Кого искать? Кого любить?

Все постарели, поседели.

Под сенью ветхого крыльца

Не вижу милого лица.

Все в ниши времени забились,

В глухие дыры бытия,

И затерялись, как и я.

Они и в памяти затмились

Забвенья темной пеленой.

И дальше мне играть одной.

Как в детстве, скрыться б в палисадник,

В его сиреневую мглу

И затаиться там в углу.

Пусть смерть проедет — черный всадник,

В ночи уздечкою звеня.

— О, не заметь, — шепчу, — меня!

А больше ведь никто не ищет.

И тот, кто взгляд мой так искал,

Кто первый мне «люблю» сказал,

Лежит на питерском кладбище.

Я ж, опоздав на бездну лет,

«Да», — в пустоту шепчу в ответ.

Нет, лучше скрыться в тихой роще,

В ее изменчивой тени,

И слушать там за днями дни,

Как у мостков прибой полощет

Зари вечерней красный плат,

Как много-много лет назад.

И пусть в ночи, в душистом мае

С тугих сиреневых кудрей

Стряхнет росинки соловей,

И пусть поет не умолкая,

Взыскуя света и добра,

Что жизнь — прекрасная игра.

2

Солнце плодит тени,

Тьма выползает из леса.

Искры счастливых мгновений

Гасит забвенья завеса.

Дети играли в прятки.

Я пряталась в красном доме.

Теперь там рухнула кладка,

Теперь там все незнакомо…

Иные из них отыграли

И прахом стали в могиле.

Они меня потеряли.

Они меня не простили…

3

Не мани, не зови по имени

В снах пророческих, сокровенных.

Я люблю здесь деревья в инее

И людей — самых обыкновенных.

Пусть светло там, в твоей обители

Без печали и воздыханий,

Пусть меня здесь жестоко обидели, —

Всё мне дорого — даже страданье.

Не прельщай меня кущами райскими,

Где архангелы дремлют на страже. —

Надышаться б сиренями майскими!

Ну а Бог призовет — не откажешь.

ОКРАИНА

Здесь, на окраине,

вся земля изранена,

за ноги хватают

ям гнилые рты,

и в ночи кромешной

злобно и отчаянно,

как на живодерне,

верещат коты.

Здесь, на окраине,

бранью все охаяно:

нет у неба милости,

нечего и ждать.

С нищенскою сумою

Каин неприкаянный

выползет из дома

бутылки собирать.

Здесь, на окраине,

вся душа изранена

неприкрытой бедностью,

откровенным злом.

Жизнь — как прорубь черная

с хрупкою закраиной, —

где рукой ни схватишься —

все облом, облом!

Я так боюсь вновь обмануться:

С любовью, болью и стыдом

На город горя оглянуться

И соляным застыть столбом,

Подобно Лотовой жене,

Искавшей прошлое в огне.

О, как там рушились стропила,

Столбом взметая пламя ввысь!

И Божьим гневом опалило

Грешившую бесстыдно жизнь.

Огнем зажатое в кольцо,

Вопило в нем ее лицо.

Лети же, прошлое, в горнило,

Рассыпься прахом и истлей!

Я позабуду, как любила,

К исходу этих черных дней.

В своем неведомом пути

И пепла не зажму в горсти.

Пусть пыль проселочной дороги

Ласкает голые ступни,

И мысль о милосердном Боге

Надеждой наполняет дни.

Да, путь еще далек, далек…

Но где-то светит огонек.

ИДОЛ

Каменный идол с усмешкой

Ясных холодных глаз,

Станешь дорожною вешкой,

Раз не помог и не спас.

Как в ожидании казни,

Выпало ночи не спать.

Но устою в соблазне

В жертву себя отдать.

Нет, я не рухну, как птица,

Крылья сложившая, — в смерть:

Легче о камень разбиться,

Чем расколоть его твердь.

СМЕРТНЫЙ ГРЕХ

Уныние. Как глубокий и долгий вздох,

Это слово — у-ны-ни-е.

Да, грешу им поныне я —

Унынием. Да простит меня Бог…

Волк в зоопарке ловит мороженое,

С жалкой жадностью ест.

А тоска-то в глазах — острожная,

В ней уныние, а не протест…

В тесной клетке, где кормят подачками

Бедных пленников, — больно мне,

И свободой играют, как мячиком,

В этой новой крепкой тюрьме.

МЕЧТА

Жить без оглядки, без стесненья:

Как в цель летящая стрела,

Пронзать свистящие мгновенья,

Писать, презрев каноны ремесла.

Душа свободна — стих свободен,

Как птичьи песни по утру,

И не беда, что не угоден

Равно и другу, и врагу.

Сияло б только отраженье

В глуби мерцающих зеркал, —

То — к вечных истин постиженью —

Души могучее движенье,

Предельно яркий в ней накал.

МОЛЬБА

1

Надели меня, Господь, творящей мощью,

Дай мне течь, меняя лик земли,

Чтоб от жажды гибнущие рощи

Соком жизни за ночь расцвели.

Разве горечь жизни неизбывна

В суете, в тщете земных трудов? —

Как дрожат сады в потоках ливня,

Так дрожу от животворных слов.

Хорошо, когда утихли страсти —

И любовь, и ненависть, и гнев,

Вдруг услышать тихий голос счастья,

Заглушенный муками напев.

Как родник, пробившийся сквозь мусор

И гнилье распавшихся страстей,

Он течет над гладом, мором, трусом,

Ибо Дух всех этих зол сильней.

2

Оживи во мне творческий дух,

Утоли мою муку безвременья.

Пропоет скоро третий петух, —

Так продли эту ночь откровения.

Не гаси эти звезды в окне,

Отврати путь ночного злодея,

Чтоб в безгрешной Твоей тишине

Он в раскаянье встал холодея…