Беленький Е. «Всему живому брат и друг…»: фрагменты статьи

Источник: // Алтай.- 1975.- № 3.- С. 72-76.

Беленький Е. «Всему живому брат и друг…»: фрагменты статьи

Home

Вот Вяткин у вас поэт! Читаешь его
стихи, и так хорошо на душе. Очень
родные стихи.
М. Горький

Его жизнь трагически оборвалась в 1941 году и, казалось, в Лету канула память о нем и его творчестве. Лишь в конце 50-х годов вышла тоненькая книжечка «Стихи», напомнившая: на земле сибирской много и долго творил поэт яркого дарования и высокой культуры — Георгий Андреевич Вяткин.

Ему и при жизни не очень везло на внимание критики. Были крохотные рецензии в газетах, лестные упоминания в обзорах, добрые слова в письмах… Но не удосужились собратья по перу сколько-нибудь обстоятельно собрать сделанное им, рассмотреть направление его жизненного и литературного пути.

А работал он необычайно много, может быть, во всей Сибири не было литератора столь деятельного и уж, во всяком случае, столь разностороннего, как Вяткин.

Когда-то Илья Эренбург сказал о себе: «Я плодовит, как крольчиха». Слова эти мог бы с полным правом повторить Г. Вяткин. «За 36 лет литературного труда,- признавался он,- написано так много стихов, рассказов, очерков, статей, рецензий и заметок, что если бы собрать «Полное собрание сочинений», то, вероятно, составилось бы десятка два объемных томов» . Правда, тут же он отмечал неравноценность написанного и заметил, что «60 процентов произведений стоят вне подлинно Художественной литературы». Но если даже согласиться с такой преувеличенно суровой самооценкой значительной части опубликованного, оставшегося все же с лихвой достаточно, чтобы он по праву занял заметное место в литературе Сибири.

Он автор пятнадцати книг, из коих особенно следует выделить сборники «Стихотворения» (1907), «Грезы севера» (1909), «Под северным солнцем» (1912), «Опечаленная радость» (1917), «Алтай» (1917), «Чаша любви» (1923). И книги прозы — «Вчера» (1933), «Алтайские сказки» (1926) и опубликованный в «Сибирских огнях» роман «Открытыми глазами» (1936). Но книги не вобрали многое из того, что было написано им и опубликовано в периодике, десятки его рассказов и множество стихов, в том числе высоко оцененную М. Горьким поэму «Сказ о Ермаковом походе». Он печатался во всех сколько-нибудь прогрессивных сибирских изданиях и в журналах столицы: «Русское богатство», «Вестник Европы», «Журнал для всех», «Нива», «Современник», «Летопись» и многих других.

Его имя еще до Октября приобрело определенный вес. Его участием гордились сибирские издания. Редактор газеты «Омское слово» называет молодого «беллетриста Вяткина» рядом с именем почтенного Г. Н. Потанина в числе наиболее авторитетных своих сотрудников . Безымянный рецензент столичного журнала «Сибирские вопросы», весьма уничижительно отзываясь о сибирской поэзии, все же делает одну оговорку: «Приятным исключением… как был, так и остается один, кажется, Г. Вяткин» .

И современные мемуаристы свидетельствуют о большой популярности поэзии Вяткина. ‹…›

‹…›Видное место в пейзажной поэзии Г. Вяткина занимает природа Алтая. Его перу принадлежит сборник стихов «Алтай». Во вступительной статье А. Высоцкого к сборнику Г. Вяткина «Стихи» «Алтай» ошибочно датируется двадцатыми годами: «Стихи Г. Вяткина двадцатых годов преимущественно лирические… Поездка на Алтай породила цикл стихов, в которых преобладает обращение к природе, к ее красотам и величию». В действительности стихи об Алтае писались летом 1915 г. Впервые подборка «Из цикла «Алтай» публиковалась в журнале «Сибирские записки» и вышла отдельным изданием в Омске, в 1917 г., в только что организованном А. Новоселовым издательстве «Сибирское солнце». В 1925 году Вяткин заключил оставшийся нераспространенным тираж в новую красочную обложку, выполненную преподавателем Омского художественно-промышленного училища Клодтом.

Недолго пробыл на алтайской земле Г. Вяткин, но доброй памятью останется его «Алтай». Живущим на «золотой горе» он по-своему открывает ее «царственную ширь», не бывавших здесь будет манить к нетающим ее белкам и бурным рекам. Поэту удалось сочетать пластичность словесной живописи с лиризмом влюбленного в край человека, топографическую точность со свободой нескованного чувства. Иногда он видит весь край как бы с вершин его самых высоких белков:

Осыпаются листья,
уходит мечта за мечтой…
В эти грустные дни,
в сентябре,
Весь Алтай — золотой,
золотой,
А вершины его
в голубом серебре.

А иногда выбирает какую-нибудь особенно впечатляющую точку на карте и дает ее крупным планом. Так вырисовывается перед читателем величавая Бобырган — «гора, одиноко стоящая в преддверии Алтая со стороны Бийской долины», как поясняет в сноске автор. И здесь строгая и в то же время поэтичная топография

Как привратник, стоит
с незапамятных пор
Бобырган у подножия гор.
Одинок и угрюм, величав
и могуч,
Он вознесся вершиной до туч.
Перед ним — неоглядная
ровная степь,
А за ним только горная цепь.
Только горы одни —
и вблизи и вдали —
Как застывшие вздохи земли

Но поэт не ограничился впечатляющим рисунком горы, завершенным удивительно инструментированной последней строкой. Он сумел как бы перевоплотиться в коренного алтайца и его чувствами измерить величие и значение горы. Бобырган — страж народных интересов, приветствующий друзей и охраняющий от недругов:

Он нахмурил чело,
зорко смотрит вокруг:
— Кто ты, странник?
Наш недруг иль друг?
Если друг — будет путь твой
и светел и тих
В беспредельных скитаньях
твоих.
Если недруг — от гроз
и дыхания бурь
Над тобой почернеет лазурь. —
Дик и чуден Алтай.
Справедлив и суров
Бобырган, повелитель
ветров.

Гора как бы воплотила в себе народную мудрость, нравственность, гостеприимство и настороженность алтайцев. А вот стихотворение «Катунь». Сейчас уже немало стихов сложено об этой реке — чуде горного края. Нам известно, в частности, одноименное стихотворение Аржана Адарова, переведенное Ильей Фоняковым. Но, думается, четырнадцатистишье Вяткина остается непревзойденным поэтическим словом о Катуни. Чтобы не быть голословным, приведем его полностью:

Царица рек, в немеркнущей
короне,
Рожденная неведомо когда
В снегах вершин,
в их непорочном лоне,
Светла Катунь,
быстра ее вода.

Меж диких скал
в несокрушимой броне,
Под шум лесов,
немолкнущий года,
Летят ее бесчисленные
кони
И отдыха не знают
никогда.

Вспененные, с мятущеюся
гривой,
То тяжело,
то ласково-игриво,
Сбежав к степям,
шумят у берегов.

А там, вверху,- там новые
родятся
Вздымаются и прыгают и мчатся
В алмазах брызг и в пене
жемчугов.

Поэт выбрал строгую, дисциплинирующую строфику сонета. Соблюдается вся скрупулезная регламентация классической формы: не только деление на два четверостишия и два трехстишия, но и канонический пятистопный ямб, но и усложненное чередование созвучий: оба четверостишия переплетены одинаковыми рифмами, перекликаются окончания заключительных строк трехстиший. И в этом, казалось бы, до предела сжатом русле легко и привольно несет свою «быструю воду» непокорная Катунь. Найдено удивительно точное и емкое сравнение, передающее динамику и ритм ее движения: она подобна коням, сбегающим с горных вершин в степные долины и вновь возникающим на ее гребне, «вспененные, с мятущеюся гривой».

Он полюбил не только алтайскую землю, но и ее народ, выразил ему свою нежную симпатию. Неназойливо, мягко сказано об этом в стихотворении «В июле»:

Ни ветерка в лощине
раскаленной.
Слепящий зной, спокойствие и
лень.
Вхожу под своды юрты
закопченной,
Приветствую хозяина:
— Езень!

И вместе со стариком-хозяином он пьет дружелюбно поданный «напиток дня: душистый и манящий, чуть опьяняющий кумыс». Его другом становится проводник — «певец былин — кайчи», поющий «про чудеса былые», оживляя давно минувшие времена:

Он будет петь и плакать
и качаться,
Склоняясь ниц седою головой,
И станет нам еще живым
казаться,
Что умерло и поросло
травой.