г. Барнаул, ул. Молодежная, 5
Блюммер Л. П. На Алтае: глава из романа
| Источник: // Хрестоматия по литературе Алтая.- Барнаул, 1996.- Ч. 1.- С.30-39. |
На Алтае: глава из романа |
Чем Багул мог всегда хвалиться, это бойкостью общественной жизни. Высшее общество его, образуя прочную, замкнутую корпорацию, постоянно подновляемую новыми элементами, выходившими из Горного корпуса, беспрерывно жило богато и весело. Деньги сами просились в карман, и если щедро отправлялись в магазины петербургских иностранцев, то взамен себя посылали в Багул весь комфорт Западной Европы. Научное образование этого общества сдерживало безумства расточительности или, по крайнем мере, придавало ему приличную внешность. Грязь хлевов не зияла в гостиных рядом с мрамором, малахитом, бронзою и золотом; богатые экипажи отличались изяществом и легкостью; кровные рысаки соответствовали роскоши упряжи; библиотеки красовались не одними переплетами; игра велась широко, но прилично и относительно честно.
Среднее общество, состоящее из неинженеров, плелось, хотя и с натугою, за образом жизни высшего и, пользуясь крупными крохами чужой трапезы, имело свои удовольствия, менее деликатные, менее приличные и хуже обставленные, но которым иногородние гости завидовали от всей души. И тут довольство виднелось на каждом шагу, а оно заманчиво!
Низший класс… но кто, почти полвека назад, говоря об обществе, думал о так называемой меньшей братии?
Особенно бойко шевелился Багул, когда, по окончании промысловой операции, в октябре месяце, съезжались сюда управители приисков и заводов; тогда шла сдача намытого золота, дележ полученных выгод, погоня за новыми местами и командировками в Петербург. Дружба не мешала хорошему знанию арифметики; корпоративное товарищество не мешало рытью ям товарищам, а все вместе обусловливало усиленную деятельность.
Ястребов [6] приехал в Багул в июне, застал относительную тишь; но так как город все же не оставался без людей, то время у него уходило далеко скорее, чем на Константиновке. Жена его едва успела положить начало иеремиаде [7] о бедной неудачной жизни, переполненной, по ее словам, всевозможных лишений: так мало она видела мужа.
— Что может быть противнее моего положения!- истерично восклицала она.- Мадам Эрнос посылает по почте в Париж мыть свои носовые платки, а я должна канючить у отца по сотне рублей. Обвыдович привез жене три платья по восемьсот рублей каждое, а я чуть не принуждена перешивать старые тряпки. Хорошо еще рара [8] не отказывает, а не то — просто орёр!.. [9] И разве мне приятно, когда tes creanciers [10] при нашем имени дозволяют себе гримасы… с’est aga?ant [11] и т. д.
Лука Иринархович в первые дни приводил самые почтенные возражения, даже сердился на жену, что она словно заставляет его faire des bassesses ignobles [12]; но после беседы с тестем старался утешить жену обещаниями блестящего будущего и нежностями. Супруга его была женщина красивая, полная и немного сентиментальная; поэтому последний аргумент его самозащиты имел значительный успех, хотя мирные отношения не оставались без перерывов и самый пустяк представлял достаточный повод для начала женских арий в минорном тоне. Нужно отдать справедливость Ястребову, что, утешая жену и соглашаясь с тестем, он действовал не совсем искренно. Ему вовсе не хотелось повести службу на рекомендованных ему началах; мысль о взятке тягостно действовала на его ум, и он перебирал способ за способом, чтобы иначе выплестись из своей position mauvaise… [13] Выиграть бы! мечтал он не раз… но особенно большой игры не предвиделось. «Теперь зима, выиграешь десятъ-двадцать тысяч — и баста: что ж пользы?»
Ястребов невольно помышлял и о том, что не худо сделал бы тесть, если, уже достаточно пожив на свете, отправился бы к своим прародителям. Но тесть, несмотря на свои шестьдесят пять лет, наслаждался полным здоровьем, с удовольствием попивал добрый лафит и с нетерпением ожидал генеральского крестика. Ум бойкий, но поверхностный, Ястребов не строил планов посерьезнее, не помыслил о перемене образа жизни, молил случай помочь ему, призывал к себе счастье даже ценою несчастия других людей, но красть казенные деньги не желал. В нем жила русская нравственность его времени, которая притом, несмотря на всю невысокость ее пробы, была все-таки редкою: в корпусах и ей не учили.
Тесть, однако, обманутый наружным согласием Ястребова, стал относиться к нему чисто дружески, тем более, что видел его уступчивость жене. Под влиянием довольства победителя, он за вечерним чаем спросил у зятя, не нужно ли ему презренного металла.
— Я взял с собою тысяч десять казенных, — неопределенно ответил Ястребов.
— Для Багула этого, mon cher [14], мало; вероятно, ты уже истратил их.
— Не все.
— Si tu me les rends au mois d’octobre.
— Mais c’est sur [15].
— Ну, 15-20 тысяч одолжу…
— Vous etes bien bon [16].
Видно было, что туз деньги приготовил заранее, потому что тотчас же принес их; да и о возврате, по всей вероятности, думал мало, так как, передав пачки, заметил небрежно:
— После перечтешь.
С полученными деньгами Ястребов в тот же вечер отправился к Обвыдовичу, где застал человек шесть за банком.
— А, Ястребов! желанный гость!- радушно возгласил хозяин.- Что поздно?
Mieux vaut tard gue jamais [17]. Я и поздно не помешаю вам — продолжайте.
— Напротив: пожалуйста, помешай. Замурзуев всех обижает, бьет по десяти карт сряду.
— А сколько в банке?- спросил Ястребов, которого передернуло при виде игры.
— Тысяч восемь,- ответил Замурзуев.
— Ястребов вынул наудачу карту и тихо сказал:
— Банк!
— Evohe [18] — весело воскликнул Обвыдович.
Карта была дана в сонике [19]. Лука Иринархович, скомкав деньги, небрежно положил их в карман. Замурзуев позеленел, попросил карандаш и клочок бумаги и написал несколько строк домой. Через десять минут ему принесли толстый портфель с деньгами. Он отсчитал сто сторублевых ассигнаций и положил их на стол.
— Еще десять тысяч! — провозгласил он, — кто хочет? Ястребов в ту же минуту снова накрыл деньги. По третьему абцугу [20] карту били.
— Все! — торопливо сказал он банкомету.
— Какая карта?
— Поле.
Двойка упала на сторону Луки Иринарховича, который потом сорвал у Замурзуева еще три банка по прежнему кушу.
— Везет! — радовался молоденький Анзаров.
— Везет как утопленнику, — вторил хозяин.
— Справедливая судьба вознаграждает меня, господа, за мой долгий пост,- отвечал на их любезности Ястребов: — Une bonne fee [21].
— Кому мать, кому мачеха!- угрюмо заметил Замурзуев, запирая пустой портфель.
Играть перестали, и после мастерского ужина отправились по домам. Жена Ястребова не спала.
— Ах, Lucien,- отозвалась она с упреком, переменяя, по обыкновению, неблагозвучное имя Луки на громкое прозвище Люция,- приехал на несколько дней — и дома не сидишь. Согласись, что для меня это вовсе не лестно…
— А это лестно? — весело перебил Ястребов, выбрасывая из всевозможных карманов пачки денег.
— Ты выиграл? Много?
— Тысяч пятьдесят.
— Ну, слава Богу, слава Богу! Вот радость-то! Милка ты мой, умница моя! А то приходилось опять у папки клянчить. — Нет, не клянчь: тебе половина выигрыша.
Эта ночь для супругов была одною из самых веселых их совместной жизни. У них бывало денег и более пятидесяти тысяч — и очень нередко; но деньги при деньгах, без нужды, деньги к деньгам вовсе не составляют причины особенной радости, будь даже они заработаны тяжелым трудом. Заслуженными деньгами гордятся, но им не радуются; они не производят одуряющего впечатления, ради их с ума не сходят. Дело другое — неожиданные деньги, ни за что ни про что свалившиеся с неба в минуту большей или меньшей крайности, когда, ради безусловной или условной нужды, приходится человеку унижаться в собственных глазах и поступать нечестно в отношении другого человека, вся вина которого состоит в благородной доверчивости… Эти деньги не лучше, но веселее: кровь начинает сильнее обращаться, воскресают убитые надежды, являются забытые или отброшенные потребности, воображение прихотничает и иногда доводит до галлюцинаций, открывающих двери в сумасшедший дом; эффект неожиданной радости, как и эффект глубокого горя, действует на нервный организм не хуже приема стрихнина.
Муж и жена, действительно, заснули под роем самых обольстительных грез. Madame Ястребовой, утомленной страстью, изноенной негою, снилось, что ее Люций выиграл денег, более чем у рара, даже больше чем у самого начальника всех кабинетских промыслов, и она не только платки, но даже ботинки свои посылает чистить в Париж по почте. Их богатый дом стал еще богаче; он тот же, да не тот: гостиная уютнее, но прихотливее; зала бьет странным светом; мебель в ней легче пуху, и самая-то зала стала какою-то нескончаемо длинною… черт знает в каком серебристом глазетном тумане пропадает ее входная дверь; черт знает почему вдруг появился в ней миниатюрный стол с зеленым сукном… Да на нем карты и много, много денег.
Лука Иринархович не спал дольше жены, так как испытанное им физическое волнение было сильнее, да и задачи его мышления были поглубже и практичнее. Он прежде всего занялся умственными расчетами — какие дыры своего бюджета может он заткнуть выигранными деньгами. Сначала он предполагал заткнуть их полными кушами; но потом, когда припомнил мало-помалу все нужды, все долги и все желания, то последних оказалось так много, что он значительно пооборвал и пообщипал свои затычки… «Тестю отдать деньги совершенно нельзя,- размышлял Ястребов,- но ему необходимо сделать какой-нибудь подарок, хоть в пятьсот рублей: он подарки любит и очень ими дорожит… Фалеву заплатить весь долг невозможно: около тридцати тысяч придется отдать… разве внести пока двадцать… десять… пять, наконец? Но опять коляску необходимо выписать новую и т. д.».
Долго думал Ястребов о способе распределения выигранных денег, но незаметно мысль его ушла в сторону от этого важного предмета и устремилась на тестя и на службу.
«Если бы выиграть еще тысяч восемьдесят,- начал он мечтать,- (а отчего не выиграть? Счастье, кажется, опять ко мне вернулось, игрою же пользоваться я умею), то какой нос я приставил бы своему нравоучающему старикашке! Право — во всю губернаторскую улицу. От Сунгурова (наказать-то его я накажу!) ни копейки, никому ничего, а сменить меня нет права, потому что все в порядке, все по смете, что хочешь смотри, кто хочешь считай… Работы даже усилил бы…» Тут он заснул — тревожно, с перерывами. Можно было заметить по его жестам и улыбкам, что и во сне он наставляет нос тестю и усиленно моет золото в Константиновке. В самом деле, ему виделось, что он за удачные намывки, за познания и бескорыстие сделан владыкой всего горного ведомства, под его руководством, по его инструкциям, которые он подписывает необыкновенно-замысловатым образом, на Алтае, на Нерче кипит деятельность, сооружаются поисковые партии к Телецкому озеру и к Белухе; в Багул свозятся массы золота и серебра; рабочий сыт, доволен и поет веселые песни, в которых упоминается имя Луки Ястребова; взяточников гонит он вон по шеям, без малейших церемоний; с улыбкою выпроваживает из службы тестя, предлагая ему какое-то почетное, но безвредное назначение; героя своего романа за подлоги и продажу воровского золота он сажает в тюрьму. Нет, не только Алтай, но весь мир благоденствует, благодаря поручику (и на большом посту он как-то остался поручиком) Ястребову, который трудится, распоряжается, наказует злых и награждает добродетельных. Он не понимает только — почему в присутствии, где он председательствует, вместо зерцала лежат четыре тома его романа, а перед ним в полной форме стоит угрюмый Замурзуев с колодою карт в руках и с пустым портфелем?..
Впрочем ночь на ночь не приходится. В следующий вечер Ястребов, подмываемый вчерашнею удачею, ни с кем почти не расплатившись, снова отправился в гости к Анзарову, веселый и нетерпеливый. Игра началась скоро и шла ровно, тем более, что Лука Иринархович старался рассчитывать ставки, играть разумно, по раз принятой системе. Но к рассвету судьба улыбнулась Замурзуеву: он не только отыграл проигрыш, но еще разгорячившийся Ястребов на честное слово остался ему должен с лишком семьдесят тысяч рублей: куш решительно не по средствам.
Дорогою к дому Ястребов решил застрелиться: но в раздумываньи дождался белого дня и принял какое-то не приходившее ранее намерение.
— Правда ли, что ты так много проиграл? — сурово спросил его на другой день тесть, уже как-то разузнавший результат вчерашней игры.
Qui ne risgue rien — ne gagne rien [22]
— Но ты уж слишком рискуешь… как рассчитываться будешь?..
— В октябре увидите, а теперь я еду на «промысел»! Слово «промысел» Ястребов произнес с какою-то злою и непонятною ирониею.
— С Богом… когда?
— Сегодня вечером.
— Не забудь же. мes conseils [23].
— Не забуду.
— Сунгурова тоже не жалей.
— Не беспокойтесь: как бы нам не пришлось его жалеть…
— Пустяки, mon cher: собаке — собачья смерть.
- Багул — хотя Л. П. Блюммер обращается в своем романе к традиции вымышленных городов, однако само название города и его описание прозрачно намекает на то, что речь в этой главе идет о Барнауле.
- «…дистанция огромного размер» — цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», относящаяся к разговору о Москве.
- Шляхта (польск.) — в ряде стран Центр. Европы (Польше, Литве) — название светских феодалов (соответствовало дворянству). Шляхерскими привилегиями — дворянскими привилегиями.
- Зане (уст.) — ибо, потому что, так как.
- Гангрена — омертвение ткани, органа, части тела вследствие нарушения кровообращения. Действовать гангренозно — разлагающе.
- Ястребов в романе Л. П. Блюммера — управляющий золотого прииска, прозванного Царево-Константиновским.
- Иеремиада — по имени библейского пророка Иеремии, создавшего плач по поводу падения Иерусалима, — горькая жалоба, сетование.
- папа (франц.). Здесь и далее французский текст дан в переводе канд. филол. наук О. А. Ковалева, ст. преп. кафедры русской и зарубежной литературы АГУ.
- ужас (франц.).
- кредиторы (франц.).
- ужасающе (франц.).
- Делать недостойные низости (франц.).
- плохое положение (франц.).
- мой дорогой (франц.).
- — Если бы ты мне их вернул в октябре месяце.
- — Да, конечно (франц.).
- — Вы очень добры (франц.).
- Лучше поздно, чем никогда (франц.).
- Evohe — возглас в честь Вакха, бога вина, «ты слишком горяч, мой дорогой!» (франц.).
- Карта, бьющая с первого раза (карт. термин).
- по кругу (нем., карт. термин).
- Добрая фея (франц.).
- Кто не рискует, тот не выигрывает (франц.)
- мои советы