О поэтах и поэзии Алтая

Полынью. Поэт не случайно дал своей первой книге, увидевшей свет в 1967 году, название «Полынь-трава». Для него полынь – особенная трава, пахнущая родиной. Все стихи дебютного сборника поэта, впрочем, как и его последующих книг, проникнуты любовью к родным алтайским местам, а также к людям, живущим и работающим в крае. Родное село Анисимово Тальменского района – исток любви и благодарной памяти поэта. Над омутом, Над Боровлянским омутом, где у берез кружится голова, стоит, подрагивая, косарем не тронута, как память горькая, полынь трава. Я знаю вкус ее. Я помню запах. Он в ломте хлеба был, был в молоке. Его, в тряпье зарывшись, с тихим сапом, глотал я с пацанами на реке… («Полынь-трава»)

Это – посевная, сенокос, страда. Геннадий Петрович Панов, выходец из народа, хорошо знал уклад алтайского крестьянства и поэтому смог его емко сформулировать. Геннадий Панов – певец села Паново («Я, Панов из села Паново…») и всей Ребрихинской земли, шире – Алтая, Руси. Он истинный сын своей малой родины, восхищающийся и любующийся природой и людьми, сердцем болеющий за положение дел на селе. Об этом – его искренние стихотворения, проникнутые любовью и добром. У седого пахаря спроси – от земли вся мудрость на Руси! Отродясь за ней не лез Иван ни в чужой, ни в собственный карман. Сеял хлеб, растил его и жал, гнулся сам, но заповедь держал: три кита крестьянского труда – посевная, сенокос, страда. («Посевная, сенокос, страда»)

Отава. Это – трава, выросшая на месте скошенной в том же году травы. Отава для поэта означает круговорот в жизни – в природе, в судьбе. Поэтому закономерно Н. Черкасов для своего дебютного поэтического сборника 1966 года выбрал столь говорящее деревенское название – «Отава». Всю свою жизнь поэт оставался верен теме Родины, большой и малой. …Край мой, сердцем обласканный Наяву и во сне, С потемневшими красками На разлатой сосне. Край с озерною синью До колен тополям, С табунками осинок По бескрайним полям. Здесь поникшей отавою, Ни за что ни про что, Мое детство картавое, Словно полдень, прошло. («Край мой»)

Дом. Мир поэтических образов Леонида Мерзликина прост и понятен – он открывает читателю картину обычной русской жизни, поэтому Дом как центр мира в его стихах – стержневой образ. Из дома и к дому ведут и стекаются к нему все земные пути. Дом как центр мирозданья и как символ Родины многомерно проходит через все творчество поэта, органично оформленное в народно-песенной стилистике. …По утрам, по утрам, по утрам Из оконных таращусь я рам. Двери настежь – и я босиком И к реке кувырком, кувырком!.. («В стороне от железных дорог…»)

Конечно же, Бог. Осознание пути, судьбы и веры в лучшее, в то «авось», которым всегда жила русская душа, связано с образом Бога. Основываясь на простой, гармоничной вере в Бога, естественно и не специально осознанной, поэт постепенно пришел к вере-покаянию. Уже осознанной верой проникнуты строки обращения к Богу как высшей истине, дарующей веру и надежду: Дай нам, Бог, не изувериться, Рук до срока не сложить. Есть еще кому довериться. Есть еще о чем тужить. («Полночное пение»)

Пшеница. Зову родной алтайской земли всегда было отзывчиво сердце Игоря Пантюхова, ведь трудовую биографию будущий поэт-маринист начал с освоения целинных земель в Кулундинском районе, за что был награжден медалью «За освоение целинных земель». Он просто не мог оставаться в стороне, когда тысячи его сверстников со всего Советского Союза приехали на Алтай поднимать целину. В стихотворении «Ты послушай!..» Пантюхов признаётся: Ночь стояла по пояс в высоких хлебах, Теплый ветер нагревшимся полем пропах. Я лежал, засыпая, и чудилось мне: Слышу я, как пшеница растет в тишине! Мне пришлось много дани отдать целине, А потом бить поклоны балтийской волне, Но я слышал в гудящей от стали броне, Как ночами пшеница растёт в тишине…

Несомненно, Роберта Рождественского! Своими стихами он говорит, как важно дорожить порой самыми незначительными проявлениями жизни, из которых складывается и сам человек, и мир, и судьба. Его поэзия способна заряжать и погружать читателя в переживание важнейших для человека состояний: любви, патриотизма, достоинства, искренности, красоты, мужества и силы духа; учит радоваться жизни и видеть смысл происходящего. Спасибо, жизнь, за то, что вновь приходит день, Что зреет хлеб и что взрослеют дети. Спасибо, жизнь, тебе за всех родных людей, Живущих на таком огромном свете. Спасибо, жизнь, за то, что этот щедрый век Звучал во мне то щедростью, то болью, За ширь твоих дорог, в которых человек, Все испытав, становится собою. За то, что ты – река без берегов, За каждую весну твою и зиму, За всех друзей и даже за врагов – Спасибо, жизнь. За все тебе спасибо! За слезы и за счастье наяву, За то, то ты жалеть меня не стала, За каждый миг, в котором я живу, Но не за тот, в котором перестану. Спасибо, жизнь, что я перед тобой в долгу, За прошлую и завтрашнюю силу. За все, что я еще успею и смогу, Спасибо, жизнь, воистину спасибо. («Спасибо, жизнь»)

Светопоклонником («Светопоклонник я…»). Геннадий Володин – певец родной природы и истории Алтая. В володинских стихах сочным, по-сибирски своеобразным языком подано осмысление явлений жизни. Поэт искал и находил свет в природе и в людях, которые были для него ее неизменной частью. Позолотье горы И смолы каплепад. Золотые боры На Алтае стоят. Сыплют хвою во мхи И брусникой рябят. И качают стихи На ветвях у себя. («Золотые боры»)

Борис Капустин. Особая, очищающая сила стихов поэта заключается в обнажённой искренности, в предельной незащищённости. Его лирический герой живет в ожидании добра и чуда, в стремлении к правде, какой бы суровой она ни была. От романтических начал так мало прока. Я лет в шестнадцать по ночам о крыльях огненных мечтал, как у Пророка. Чужого, стылого огня душа просила. А за спиною у меня, и окрыляя, и храня, была – Россия. («Родина – Россия»)

Станислава Яненко, бесспорно. Станислав Степанович Яненко и в жизни, и в поэзии сознательно шел навстречу жизненным невзгодам. Уже в его первых стихах ощущается мужская сдержанность в проявлении чувств и решительность в действиях, как у героев культового в 1960-1970-е годы американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Мужественность стихотворений поэта – не нарочитая, а глубинная, присущая в силу многих причин мальчишкам, родившимся в послевоенное время. Было пламя в полнеба. Был огонь языкат. Туча мрачно полнела, Заглушая закат. Он угас неоплаканный Где-то в дальнем логу. …Только искорка бакена на том берегу. («Было пламя в полнеба»)

Проспект Ленина, несомненно! В доме под шпилем, на проспекте Ленина, 82, многие годы жил и работал Марк Иосифович Юдалевич. 9 ноября 2018 года на этом доме был установлен памятный знак – именная мемориальная доска, изготовленная к 100-летию со дня рождения М. И. Юдалевича. Я иду по проспекту Ленина, улиц плещутся рукава, Под ногами резными тенями отпечатывается листва. Входят в силу деревья, кряжатся по законам своим лесным. Каждый тополь мне братом кажется, мы ведь выросли вместе с ним… («Тополя»)

Об Александре Васильевиче Зуеве. Поэт оттуда – из милых его сердцу 1950-1970-х гг., когда родной ему Барнаул был «более человечным». Стихотворения А. Зуева пронизаны ностальгией – грустью и легкой печалью по ушедшим в мир иной близким по духу людям, канувшим в вечность домам, улочкам и переулкам когда-то заводского и купеческого Барнаула. В них – память о тогда энергичном и крепком (еще не ветшающем!) старом Барнауле, таком близком, родном и любимом городе. Наличник резной на окошке, Старинных домов благодать, Здесь тополи, дети и кошки, Герань, голубятни, года… А, может, земля тут другая, Другой разговор под капель… Здесь детство прошло, дорогая, А где оно, детство, теперь? («Старый Барнаул»)

«Планета детства». В книгу вошли чудесные – мудрые, добрые и забавные – стихотворения для детей дошкольного и младшего школьного возраста, а также для их родителей. Поэзия В. Новичихиной отличается широким тематическим и жанровым диапазоном, ее стихотворения покоряют своей искренностью и душевной чистотой. Валентина Александровна пишет о самом простом и дорогом для всех: о родителях, любви, дружбе, природе, России. Сегодня так же, как вчера, Я это знаю без ошибки, День начинается с утра, А утро – с маминой улыбки. («С чего начинается день»)

Владимир Коржов, большая часть жизни которого связана с Обью. Поэт, потомственный речник, родился и вырос у самого устья речки Барнаулки, градообразующей речки, на берегу великой Оби. Именно Обь «разбудила» в нем желание рассказывать людям о ее красоте и величии. Для него характерно понимать и воспринимать жизнь человека через образ реки: то она тихая и размеренная, то бурливая и неприкаянная… Стихотворения поэта под стать реке. Владимира Коржова по праву можно назвать певцом Оби. Мелеет Обь – меняет русло, Растут песок и острова, И там, где раньше было пусто, Тальник разросся и трава. Река великая болеет, Стареет на моих глазах, И ежевичник голубеет На крутобоких берегах… («Мелеет Обь – меняет русло…»)

К метареализму. Поэзия Ивана Жданова как нельзя лучше откликается на главный ключ этого поэтического течения: «все во мне и я во всем». Стихи Жданова говорят о невозможности героя найти «иголку»-мир, в которой он существует, говорят о потере им своего «я». У ждановского героя – мандельштамовская нехватка самого себя; она определяется его отчуждением от своей души: найти «иголку»-мир можно, лишь выйдя из плоскости чувственного в плоскость умопостигаемого. Такую ночь не выбирают – бог-сирота в нее вступает, и реки жмутся к берегам. И не осталось в мире света, и небо меньше силуэта дождя, прилипшего к ногам. И этот угол отсыревший, и шум листвы полуистлевшей не в темноте, а в нас живут. Мы только помним, мы не видим, мы и святого не обидим, нас только тени здесь поймут. В нас только прошлое осталось, ты не со мною целовалась. Тебе страшней – и ты легка. Твои слова тебя жалеют. И не во тьме, во мне белеют твое лицо, твоя рука. Мы умираем понемногу, мы вышли не на ту дорогу, не тех от мира ждем вестей. Сквозь эту ночь в порывах плача мы, больше ничего не знача, сойдем в костер своих костей. («Такую ночь не выбирают…»)

Александра Еременко. Поэзия А. Еременко – особая реальность, в которой есть место многому, в том числе и малой родине. Его стих может весь состоять из цитат и штампов и, тем не менее, является цельным замкнутым высказыванием. Эта целостность неотъемлема и неотменяема. Для Еременко практически все равно, кого цитировать, цитата обрастает новыми смыслами, чужими контекстами, становится неузнаваемой… В густых металлургических лесах, где шел процесс созданья хлорофилла, сорвался лист. Уж осень наступила в густых металлургических лесах. Там до весны завязли в небесах и бензовоз, и мушка дрозофила. Их жмет по равнодействующей сила, они застряли в сплющенных часах. Последний филин сломан и распилен и, кнопкой канцелярскою пришпилен к осенней ветке книзу головой, висит и размышляет головой, зачем в него с такой ужасной силой вмонтирован бинокль полевой? («В густых металлургических лесах…»)

Культура. Лирике В. Котеленца свойственно трагическое мироощущение, утяжеленное культурным подтекстом. Его творческая манера наследует поэтику модернизма, прежде всего акмеистов. Отсюда классическая форма стиха, точная рифма, предметная образность, а главное – диалог с другим, ориентация на традицию. Античные имена и сюжеты входят в художественный мир, органично сопрягаясь с христианской символикой. Диалог с культурой создает «сложность простоты» стихотворений поэта. Вода огонь в себе таит, Как ангелы – чертей. И жизнь большая состоит Из маленьких смертей. Снедая дух, пирует плоть. Слепы поводыри. И бьется запертый Господь у каждого внутри. («Вода огонь в себе таит…»)

Натальи Николенковой. О ней и ее первых стихотворениях поэт А. Вознесенский так сказал в своем эссе 1991 года «Россия, Poesia»: «Для меня суть России – не в ее супостатах, а в Заболоцком, Тарковском и юной Николенковой из Барнаула, выдохнувшей хрустальную строку». Знакомство мэтра российской поэзии и Натальи Михайловны Николенковой, тогда молодого дарования, произошло в марте 1989 года в Барнауле. Я чувствую: ничто, ничто не поздно. Давай бродить вдвоем и налегке! Ведь зелен мир, и бесконечен воздух, И синий лес – как горы вдалеке. Такого солнца не было ни разу, И карусель раскрашена пестро, И на базаре весело и праздно, И запах детства бередит нутро. («Прогулка»)

Конечно, Ф. Габдраупову! Поэзия Фариды Анваровны – фейерверк чувств, образов, мыслей. Ее стихотворения – воплощенная в слове женственность, где правят бал чувства и красота. Неуловимо меняясь, она не изменяет себе в том главном, что составляет ее женскую суть и суть ее творчества, – в жизненной потребности любить и быть услышанной своими читателями. Единственное, что остается неизменным, – поэтическая суть Фариды Габдрауповой, о которой она сказала в своем знаменитом шестистишии: Я – словарное слово, меня нужно запомнить, А вернее – выучить наизусть. Мною можно все парадигмы заполнить, И спрягать, и склонять – я не изменюсь. Только нету пока словаря такого. Составляют, должно быть, не очень толково. («Я – словарное слово»)

Дуальность. Это неразделимая взаимосвязь антагонистических начал. Вот как об этом сказала Е. Безрукова: «Некоторые слова резонируют во мне особенным образом. Среди них – «вереск» и «полынь», за каждым из которых своя история личностная. Потом эти два слова слились в комбинации «инь-янь». Дуальность мира, дуальность меня самой, ритмов Вселенной во мне закольцевалась в эти два слова. Это микроотражение моего внутреннего космоса». Вереск, полынь, вереск, полынь, вереск. Помнишь и-цзын, спички, игру всерьез? Мысли мои идут по воде на нерест, Им очень тесно жить, поднимаясь в рост. Сколько нас – глупых, дерзких неутешимо, Знающих всё, как надо, на сто рядов? Вереск, полынь, женщина и мужчина, Крестик и нолик, смерть моя и любовь… («Вереск, полынь, вереск, полынь, вереск…»)