2014

2014 – Увидел свет роман-хроника «Сбор трюфелей накануне конца света» Владимира Николаевича Токмакова (14 августа 1968, Барнаул), изданный автором методом краундфандинга, проще говоря, вскладчину. Роман стал второй книгой барнаульской трилогии Владимира Токмакова. Первая книга – «Детдом для престарелых убийц» (2001, 2017), третья – «Запретная книга Белого Бурхана» (2017).

«Сбор трюфелей накануне конца света» – мистический роман о приключениях главного героя в родном городе. Двадцать лет назад, в лихие 90-е, он бежит из своего провинциального города в Москву. Однако, поработав в столице журналистом, особой карьеры он не сделал. В кризисный момент своей жизни он получает неожиданное предложение: написать – за очень приличное вознаграждение – путеводитель по своему родному городу. Главный герой возвращается в уездный город Б., где на самом деле происходят очень странные вещи. На уничтоженном в советские годы старинном кладбище разрыта неизвестная могила. Местные ученые утверждают, что это – утраченное захоронение первого начальника демидовских заводов бригадного генерала Андреаса Бэра (1738 – 1793). В его могиле, по городской легенде, были спрятаны таинственные дневники бригадного генерала, и несколько десятков килограммов «пропавшего» золота Демидова. Приключения Тараса окрашены фантасмагорическим флером имен Федора Достоевского, Николая Ядринцева, Вольфа Мессинга и др.

В зоне напряжения между двумя полюсами: историей (серьезной реальностью) и мифом (карнавальной виртуальностью) рождается сюрреалистический образ Барнаула. Густо замешанный на архивных фактах, документах, мемуарах, мистических домыслах, литературных стереотипах локальный текст и миф, «собранный» автором, и есть искомые трюфели – клад – дневники. Город инфернален. Потусторонний мир свободно проникает в как бы реальность, создавая параллельный Барнаул, альтернативные версии событий, двойников и множа истины. Адский хронотоп с тягучим временем, блуждающим пространством, пеклом-потопом, ожившими мертвецами и расплодившимися гадами усиленно нагнетается. Апокалиптичность города оказывается той крайностью, за которой спасение.

Барнаул осуждается героем как «город средний», «ни рыба ни мясо, ни то ни сё». Барнаул действительно город средний. Но в ином смысле. Он стоит примерно в центре Евразии, есть пуп континента. Именно поэтому он является порталом между мирами, перенасыщен медиальными пространствами (шкаф, дверь, окно, лестница, колодец) и «переключателями» (телефонные звонки, алкоголь, галлюциногены).

Двоемирие достраивается у В. Н. Токмакова еще одним измерением. Галлюциногенный мир опирается на литературные истоки. Топонимика Барнаула отчетливо цитатна, город прочитывается, как книга: «На улице Гоголя мы нашли старую простреленную в нескольких местах шинель, на улице Пушкина         к нам привязались цыгане, а на улице Горького перед нами лежала огромная пролетарская лужа. “Осторожно, не окажись на дне”, – улыбнулся я». Сны, видения, иные измененные формы сознания героя – не просто зона виртуального, но область творчества, исторической и культурной памяти.

Отрывок из романа:

«…13 февраля 1942 года в Барнаул приехал Вольф Мессинг. В афишах, которые трепал ледяной февральский ветер, значилось: “Вольф Мессинг. Психологические опыты, сеанс гипноза. Научная лекция, ответы на вопросы”.

Конечно же, никакой лекции не было. Устроители вечера решили, таким образом, хотя бы формально обойти советскую цензуру. Люди пришли, чтобы увидеть, как единственный в Стране Советов «разрешенный» телепат, гипнотизер, ясновидящий, ученик Фрейда и знаменитого доктора Абеля, Вольф Мессинг,  будет читать мысли на расстоянии, предсказывать будущее, раскрывать тайны прошлого, и прочую ерунду, так любимую простой публикой.

Имя его давно уже обросло слухами и фантастическими небылицами. Поговаривали, что Мессинг сказочно богат и держит свои несметные сокровища дома, в огромном, кованом сундуке; что на свои деньги он построил истребитель для Красной Армии и несколько танков. В том, что сокровища существуют, не сомневался никто – на левой руке Мессинга сверкал огромный бриллиант, на правой – печатка с кабалистическими символами.

Вольф Мессинг проводил свой сеанс в так называемом Народном доме, единственно приличном здании в городе, приспособленном для выступлений. На этой сцене уже полгода показывали спектакли актеры московского камерного театра Таирова, эвакуированного в здешнюю глухомань осенью 1941-го.

Перед выступлением за кулисы поздороваться с маэстро зашли поэт-имажинист Вадим Шершеневич   и ведущая актриса таировского театра Алиса Коонен. Мессинг был знаком с ними еще по Москве. 

– Здравствуйте, мой дорогой маг! – протянула ему руку Алиса Коонен.

– Ну что вы! Какой я маг! Это вы – настоящая волшебница! – лукаво ответил Мессинг и поцеловал Коонен руку.

– Вольф, скажите как ясновидящий – я получу Нобелевскую премию? Или хотя бы Сталинскую? – Шершеневич язвительно улыбался.

– Непременно получите, Вадим, вам осталось только написать какого-нибудь “Гамлета”, так сказать, на современном материале, – многозначительно поигрывал бровями Мессинг. Все весело засмеялись.

Стали, перебивая друг друга, вспоминать общих московских друзей: как они, что с ними, живы ли?

Мессинг по-своему любил поэзию и поэтов. И сейчас он вспомнил, как молодой и дерзкий Шершеневич в какой-то своей статье написал, будто имажинизм таит в себе зарождение нового общечеловеческого идеализма арлекинадного порядка. И что имажинисты реформируют романтизм, испытывая его иронией и низменной реальностью. Что ж, имажинизм благополучно умер, и никакого нового идеализма не зародилось. Даже наоборот. И сейчас в стране другие испытания, но тоже “низменной реальностью”. Выходит, накаркали, наарлекинили, так сказать, “непросвещённый абсолютизм”. Цирк сгорел, и арлекины остались без работы. Быт всегда побеждает сознание.

Коонен, с лукавой улыбкой, поинтересовалась личной жизнью Мессинга.

– Удивляюсь, как это вы до сих пор не загипнотизировали, и не заставили выйти за себя замуж какую-нибудь настоящую красавицу?  

Шершеневич, сделав комичное лицо, расспрашивал, где он прячет “передатчик”, с помощью которого помощники Мессинга диктуют ему ответы на каверзные вопросы зрителей?

Мессинг изобразил ужас разоблачения, и, схватившись за голову, умолял друзей не выдавать публике его тайну. Шершеневич согласился, но потребовал, чтобы Мессинг за его молчание все-таки наколдовал ему Сталинскую премию.

Посмеявшись, поэт закурил трубку, и стал с любопытством разглядывать в специальный глазок, сделанный в занавесе собирающуюся в зале публику. Мессинг взял Алису под ручку, отошел с ней, мило улыбаясь, немного в сторону и вдруг посерьезнел.

– Скажите, моя дорогая волшебница, а как себя чувствует наш поэт?

– По-моему, у него все нормально, – Коонен была явно удивлена таким вопросом, – вы же знаете, Вадим всё делает профессионально: стихи, фельетоны, переводы, влюбляется, острит, ненавидит, работает, выступает перед местной публикой. Пьесу написал для нашего театра “Приговор выносите вы” называется… Вообще полон творческих планов, – и, заглянув в глубокий провал темных глаз Мессинга, встревожено прошептала: – Что-то не так?

– “Приговор выносите вы”? М-да… – пробурчал под нос Мессинг и помрачнел. – Не потеряйте, Алиса, его этой весной… это для него будет очень трудное время.

Мессинг замолчал, глядя долгим грустным взглядом на стоящего возле занавеса и наблюдающего за публикой Шершеневича».